Бывают услуги настолько бесценные, что отплатить за них можно только неблагодарностью. (Александр Дюма-отец)
Рассмотрение вопроса о выделении Москвой Минску очередного кредита, в данном случае «кредита бюджетной поддержки», с новой силой поднял в российском экспертном сообществе проблему дотирования республик постсоветского пространства, в данном случае, Республики Беларусь, со стороны России.
Необходимо напомнить, что Украина и Беларусь с начала 90-х годов лидировали в списке стран СНГ, экономики которых прямо или косвенно поддерживались Россией. Данная политика проводилась первоначально спонтанно и являлась реакцией на просьбы республиканских руководств «помочь» в той или иной проблеме. В 90-е годы XX века российский политический класс находился в стадии своего становления и не мог еще адекватно оценить политические и идеологические процессы, протекающие в соседних государствах СНГ.
Россия жила мифами о сохранении атмосферы дружбы, сотрудничества, взаимоподдержки стран, возникших на просторах распавшегося Советского Союза, а в столицах молодых государств постсоветского пространства шли сложные процессы формирования собственных правящих групп и выработки весьма противоречивых политических курсов, призванных с одной стороны обеспечить сохранность власти в их руках, что можно было обеспечить только в условиях сохранения суверенитета и независимости, а с другой стороны, создать политические условия, при которых Москва должна была взять на себя частичное бремя финансирования и обеспечения ресурсами экономик данных государств. Забегая вперед, стоит отметить, что со временем, в той же Беларуси и Украине появилась целое направление в политической науке и экономике, призванное обосновать российские дотации.
Возвращаясь к 90-м годам прошлого века, необходимо отметить, что в тот период российское руководство, учитывая, что несмотря на «политический развод», экономика СССР продолжала оставаться во многом связанной, в ряде случаев шло на крупномасштабную поддержку экономик соседних государств в целях недопущения экономического коллапса. Кроме того, экономический кризис в транзитных государствах мог осложнить доставку российских энергоносителей на европейские энергетические рынки, что было критически важно для российской экономики тех лет, как, впрочем, и сейчас.
К концу 90-х годов на первый план выступали политические проблемы, связанные с желанием сохранить сферу российского влияния в странах, находящихся по периметру российских границ и, в целом, в регионе постсоветского пространства.
Про-союзная утопически имперская, а в целом ностальгическая и «братская» по отношению, прежде всего, к славянским соседям, политическая парадигма, в отдельные периоды внутренней политической жизни России оказывала серьезное влияние на российскую политику поддержки суверенитета и экономической независимости соседних стран. Как правило, данную политику отстаивали левые политические силы и многочисленные лоббистские группы, буквально оккупировавшие во второй половине 90-х гг. российский госаппарат, ряд информационных структур и активизировавшихся в среде экономической и политической науки. С годами эти два отряда сторонников неограниченной и экономически не обусловленной поддержки странам СНГ оказались столь близки друг к другу, что с известными ограничениями можно говорить об их частичном слиянии.
Нельзя не отметить и почти изжитые постсоветские иллюзии, которые продолжительное время оказывали серьезное влияние на российское руководство. В рамках данной парадигмы, содействие развитию стран постсоветского пространства рассматривалось как инвестиции в будущее. Считалось, что поддержка экономик соседних стран носит стратегический характер и в будущем будет иметь многосторонний положительный эффект, способствующий укреплению атмосферы доверия между Россией и ее соседями, росту пророссийских настроений в политических классах и гражданских обществах стран постсоветского пространства, возникновению чувства благодарности к Российской федерации, что в итоге должно было благотворно сказаться на отношении к российским общинам и российскому бизнесу.
Однако, опыт, прежде всего с Беларусью, продемонстрировал, что данная политико-экономическая формула носит противоречивый характер, так как в этих построениях не учитывался не только авторитарный характер большинства правящих на постсоветском пространстве правящих режимов, но то, что эти режимы, опираясь на этнический и государственный национализм в своих странах, в поисках укрепления своей легитимности, будут использовать лозунги борьбы за суверенитет и укрепления суверенитета против естественного «врага» - бывшей метрополии. В этом варианте рост поддержки и помощи со стороны России воспринимались как естественная и закономерная «обязанность» или «компенсация» РФ за многолетнюю, если не столетнюю, «оккупацию», а также свидетельство компетентности и авторитетности национальных лидеров, способных «поставить Москву на место».
Отсюда и весьма пренебрежительное и иждивенческое отношение к России в истэблишменте и политических классах Казахстана, Украины и Беларуси. В последней РФ открыто считают «сырьевым придатком», обязанной безусловно обеспечивать республику энергетикой, сырьем, финансово поддерживать и создавать условия для сбыта белорусской продукции на российском рынке.
В итоге, к середине первого десятилетия нового XXI века в российском политическом классе пришли к выводу, что в сфере поддержки и содействия экономик стран – соседей все в большей степени проявляется обратная зависимость от объемов этой помощи - чем больше поддержки, тем глубже антироссийские настроения в обществе стран, получающих данную поддержку. Проблема носит ментальный характер и не может быть решена или даже как-то смикширована в относительно короткий период. Огромный удар по данной парадигме нанесло поведение официального Минска во время и после российско-грузинской войны 2008 г., когда белорусское руководство обосновывало свое нежелание выполнить союзнический долг и оказать поддержку России опасениями нанести ущерб белорусско-западным отношениям и потерять экономические выгоды от сотрудничества с ЕС, но при этом совершенно игнорировало то, что Россия несет весьма солидные политические, экономические, включая финансовые и энергетические, издержки, обеспечивающие экономическое выживание республики, чем реально обеспечивает ее суверенитет.
Отдельно стоит остановиться на экономической и интеграционной парадигме поддержки стран постсоветского пространства. В частности, среди части российских экономистов, занимающихся постсоветским пространством, бытует фетишизация производственной кооперации, существующей между предприятиями Украины, Беларуси, Казахстана с одной стороны и России с другой. При этом игнорируется тот факт, что для России этот вопрос относится в большей степени к компетенции корпораций, которым затруднительно что-то диктовать и если им выгодно, то кооперация со смежниками в странах СНГ будет жить, если нет, то финишные производства, а в той же Беларуси сконцентрированы предприятия в основном завершающей сборки, будут постепенно переноситься в Россию.
Что и происходит. Данный процесс стимулируется тем, что промышленная продукция и товары, производимые в Беларуси, Казахстане или Украине могут быть востребованы исключительно на российском рынке, хотя и не без проблем, так как рынок в РФ весьма конкурентный. В этом смысле стимулировать создание и сохранение рабочих мест у соседей теряет какой-либо смысл, так как сокращает рабочие места в самой России.
На примере Беларуси эта проблема хорошо отражена в заявлениях А. Лукашенко и П. Бородина, часто повторяющего за первым его тезисы. В частности, до 2008 г. А. Лукашенко заявлял, что производство в РБ обеспечивает работой в России более 5 млн. рабочих мест, с 2008 г. белорусский президент заявляет уже о 10 млн. рабочих мест, т.е. почти 10% трудоспособного населения России. С учетом того, что экономика Беларуси меньше российской в 40 раз, приводимые цифры смотрятся некорректно, но хорошо отражают бессмысленность тезиса о важности производственной кооперации между странами, как одного из стимулов заинтересованности России поддерживать экономику соседних государств, в том числе белорусскую.
К той же экономической парадигме относится тезис о том, что поддержка экономик соседей России обеспечивает сохранение единого экономического пространства с Россией. В частности, поставки в РБ дешевой российской нефти обеспечивают привязку белорусской экономики к российской, как, впрочем, и украинской, где сохраняются ряд производств, имеющих важное значения для российской экономики, включая ВПК. В условиях инвестиционного и технологического дефицита 90-х годов такая практика имела смысл, но в современных условиях сложно представить себе процесс модернизации российской экономики на основе дотирования отсталых отраслей своих соседей. Модернизировать их наравне с российскими невозможно, так как инвестиции в эти страны относятся к рискованным операциям (Украина) или вообще невозможна, так как основные производственные фонды находятся в собственности государства (Беларусь). На украинском примере - это проблема модернизации украинской газотранспортной сети или украинской трубной промышленности. Последняя на фоне российской, куда за последние 5 лет было инвестировано более 10 млрд. долларов, смотрится несколько примитивно, но продолжает, используя демпинг, прорываться на российский рынок.
На белорусском примере данная проблема проявляется в вопросе сохранения белорусского нефтяного офшора, когда заинтересованность российских нефтяных компаний в белорусской нефтехимии стала ощутимо падать параллельно с попытками приобрести НПЗ непосредственно в ЕС. Покупка венесуэльской доли в нефтяных активах Европы относится к данной тенденции.
К данной парадигме примыкает крайне щепетильная тема о выборе пути экономического развития стран – соседей России, так как есть довольно широко распространенное мнение, что поддержка со стороны России является «даром данайцев», так как не позволила в свое время быстро провести реформы и войти в мировой, а данном случае, европейской рынок, а сохранило отраслевую структуру, повторяющую производственную кооперацию советских времен.
В любом случае этот спорный вопрос вызывал и вызывает среди политических классов Беларуси и Украины волну политических заявлений и далеко идущих выводов, не только реально обесценивающих многолетнюю поддержку Россией экономик соседей по постсоветскому пространству, но и выставляющих содействие со стороны Москвы в качестве враждебного экономического давления, консервирующего технологическую отсталость и препятствующего входу республики в Евросоюз.
Но, с другой стороны, никто не мешал, кроме отсутствия политической воли, истэблишменту Беларуси и Украины, используя обширную экономическую поддержку со стороны России, развернуть программу структурных экономических реформ, в то же время наблюдая за включением экономик Литвы и Латвии в экономическую жизнь объединённой Европы и, особенно последствия данного включения (Литва потеряла, к примеру, не менее трети трудоспособного населения).
Интеграционная парадигма интересна тем, что долгие годы она практически объединяла все вышеперечисленные парадигмы, или, что вернее, легитимизировала их, а также, использую благоприятный имидж, который имела интеграция в восприятии политического класса и населения федерации, отсеивала негативные мнения и зачастую искусственно повышала позитивные надежды и ожидания от интеграционных проектов, периодически с помпой объявляемых на очередных саммитах.
Интеграция универсальна. Практически все политические силы и экономические группы России имели возможность найти в интеграции воплощение своих надежд. Российские власти видели в ней возможность удержать вокруг России пояс безопасности, добрососедства и экономического сотрудничества, бизнес рассчитывал на выгодные вложения капитала, безопасный транзит, доступ к ресурсам региона, левые силы ждали поэтапного возрождения единой державы, население, как всегда рассчитывало на рост жизненного уровня и новые рабочие места. Тем жестоким было разочарование…
Провал интеграции на постсоветском пространстве к 2005 году, безусловно, сказался на отношении к интеграции, но, несмотря на приход к власти В. Ющенко и демонстрации все более лимитрофного формата политики А. Лукашенко, критического переосмысления к данным процессам в России в то время не произошло. Российские власти видели виновниками провала первых лиц стран-партнеров по интеграционным процессам, а также влияние ЕС и США на постсоветском пространстве. Левая оппозиция считала, что интеграция не получилась по причине «жадности» Москвы, которая решила положить конец безудержному паразитированию соседей на ее ресурсах и рынках.
Ренессанс интеграции на постсоветском пространстве в рамках ЕврАзЭС оказался следствием развала в ходе мирового экономического кризиса 2008 – 2009 гг. национальных экономических моделей стран – участниц данного объединения. «Казахстанская экономическая модель» надломилась еще до кризиса в 2007 году, когда в республике случился дефолт, который утаили от мира, а развал «белорусской экономической модели» продемонстрировал февральский валютный кризис, не завершившийся до сих пор.
Однако процессы по созданию Таможенного союза и Единого таможенного пространства встретили далеко не всеобщее одобрение. Прежде всего, насторожился российский средний и мелкий бизнес, который был обескуражен передачей российских таможенных границ под контроль соседей. Надежды крупных корпораций также пока не оправдались. Рынки Беларуси и Казахстана даже в рамках ТС остались для российского бизнеса пока полузакрытыми.
Политический класс озабочен вопросом о «цене интеграции», который сконцентрировал в себе всю проблематику экономической поддержки России странам СНГ. Если представители левого спектра политических сил России уверяют, что ради интеграции «за ценой не постоят», что вполне безопасно, так как они не входят в правительство, то правящие круги видят в интеграции возможность предвыборного пиара в 2012 г. Между тем, вопрос о «цене интеграции» является политической «миной», готовой взорваться в любой момент. Видимо это учитывается российским руководством при оформлении срочного кредита для Беларуси.
Продолжение следует…
Андрей Суздальцев, 3 мая 2011 года, Москва, Politoboz.com